СОВРЕМЕННОЕ ОБЩЕСТВО И НАУЧНАЯ ФАНТАСТИКА

Периоды бурного исторического развития общества всегда усиливали внимание к проблемам социального прогнозирования, порождали попытки дать целостную характеристику тех или иных тенденций общественного развития. Каждый такой период ознаменован соответствующими попытками не только теоретического, но и образного осмысливания происходящих процессов коренного социального переустройства.

Значительную роль в образном воплощении проблем перестраивающегося мира играла в прошлом традиционная социальная утопия, классическое оформление которой связано с именами Томаса Мора и Томазо Кампанеллы. Однако уже в конце XIX века, с одной стороны, прогресс естествознания и техники, а с другой-обоснование научного коммунизма К. Марксом и Ф. Энгельсом обусловили кризис традиционной социальной утопии. Начало XX века ознаменовалось появлением современной научной фантастики, соединившей в себе роман-притчу и популяризацию науки, утопию и антиутопию, роман-предвидение и роман-предупреждение. На базе их синтеза возник новый метод осмысления революционных поворотов человеческой истории: современная научная фантастика.

Еще совсем недавно Большая Советская Энциклопедия (2-е издание) дала такое определение научной фантастики: «...от социальных утопий она отличается тем, что обычно изображает борьбу за преобразование природы, а не борьбу за изменение общественных отношений» (т. 29, стр. 264).

Определение это неудовлетворительно. Если исходить из этого определения, трудно говорить о современной фантастике как о принципиально новом значительном явлении в искусстве, как о специфической художественной форме отображения и осмысления современности. Время так называемых технических утопий, которые в этом определении противопоставляются социальным утопиям и неправомерно отождествляются с современной научной фантастикой в целом, давно миновало. Сегодня для человечества уже совершенно очевидно, что само по себе научное или техническое открытие может быть использовано отнюдь не однозначно. Проблема социальных критериев применения любого научно-технического достижения сейчас является главной в наших оценках данного открытия, в наших оценках научно-технического прогресса в целом. Поэтому-то в современной научной фантастике и слились органически элементы технической и социальной утопии, технического и социального прогнозирования. Определение, которое дано во 2-м издании БСЭ, устарело сегодня почти на 100 лет.

Влияние предшественников не изгладилось полностью в современной научной фантастике: то к Свифту, то к Мору, то к Жюлю Верну, то к Уэллсу тяготеют не только отдельные произведения, но и целые направления. Однако при всем внутреннем разнообразии научной фантастике свойственны определенные общие черты, выделяющие ее в качестве специфического направления образного отображения эпохи: глобальность в постановке проблем, философский или социологический подтекст, широкий историзм, с позиций которого делаются попытки переоценить прошлое и настоящее, заглянуть в будущее, найти новые критерии человеческого бытия, новые эстетические ценности. Прежде всего эти качества свойственны центральной ветви современной научной фантастики – фантастике социально-философской. Именно она и служит предметом нашего рассмотрения.

Фантазия (воображение) – неотъемлемый атрибут любого произведения искусства. Но в современной социально-философской научной фантастике воображение автора выходит далеко за пределы обычного, повседневного поведения героя, его окружения, ситуаций, в которых такой герой действует, реальной исторической обстановки и т. п. В научно-фантастической литературе в образной форме непосредственно раскрываются явления и идеи всеобщего порядка: общий ход реальной или гипотетической истории человечества, гипотетические следствия гипотетических причин, касающиеся коренных социально-философских проблем, общих судеб цивилизации, основных свойств человеческой личности и т. п. Используя в качестве «строительного материала» данные реальной научной и общесоциальной практики, автор создает воображаемые миры, условные ситуации и решения.

В научной фантастике объединены столь разнородные формы отражения бытия, как наука и искусство. Умение писателя в каждом конкретном случае найти оптимальное сочетание научности и образности – одно из главных условий полноценности и успеха научно-фантастического произведения. Однако, как бы ни была велика в научной фантастике (по сравнению с другими формами искусства) слитность научности и образности, образность в ней все же доминирует. Научная фантастика в конечном счете – это не научно-популярная литература, где художественные средства играют подчиненную роль, а разновидность образного, художественного творчества.

Современная научная фантастика близка к науке, но не может быть и речи о строгой научности ее предположений и допущений. Такая строгая, пунктуальная научная обоснованность всех решений лишила бы научную фантастику ее главного и специфического достоинства: возможности моделировать сколь угодно гипотетические ситуации в весьма гипотетических обстоятельствах (фантастика сразу потеряла бы те «крылья», которые позволяют ей свободно парить над потоком времени).

Стремясь к сохранению строгой научности в логике, в методологии, в гносеологическом «механизме» обоснования своих предположений (в отличие от сказки, мифа), научная фантастика характеризуется весьма высокой степенью свободы относительно их содержания.

Ситуации и решения, изображаемые в научно-фантастической литературе, не сверхъестественны даже тогда, когда выглядят заведомо невозможными (например, перемещение во времени Саула Репнина в «Попытке к бегству» А. и Б. Стругацких); они строго логичны в рамках сделанных допущений; в ситуациях и решениях научной фантастики допущения делаются, как правило, на основе хотя бы в идеале возможного, то есть хотя бы принципиально не противоречащего материальности мира. Ревнители же строгой научности в научной фантастике, не понимающие самой специфики ее, как особого способа художественного осмысления действительности, чаще всего попросту бывают загипнотизированы самим термином «научная фантастика». Однако термин этот достаточно условен. Вполне очевидна принципиальная невозможность строгой научности создаваемых в ней ситуаций. Элементы же конкретной научной популяризации, в какой-то мере обязательно присутствующие в социально-философском научно-фантастическом произведении, не могут не занимать в нем подчиненного, второстепенного места.

Научная фантастика – прежде всего художественная литература, образное отражение и восприятие мира. Однако научная фантастика как образная форма отображения мира, помимо общих для всех видов искусства функций, выполняет еще ряд специфических. Абстрактные, сухие сами по себе, научные, философские или социологические гипотезы, выражающие отдельные важные, а то и коренные тенденции развития человека и общества, не только воспринимаются нами в научно-фантастическом произведении через систему отношений тех или иных действующих лиц, – они сами предстают как самостоятельные и полнокровные художественные образы.

Прежде всего образная форма позволяет создать так называемый эффект реальности фантастической ситуации, фантастической идеи. Последняя, либо реализуется разумными существами, не отличающимися принципиально от человека, либо самим земным человеком, принципиально не отличающимся от нас. Образ реального человека и реальные бытовые детали фантастического мира и являются тем «мостиком», который связывает в нашем сознании ощущения реальности происходящего с изображаемой фантастической ситуацией, идеей и т. п.

Во-вторых, образная форма создает так называемый эффект присутствия. Она позволяет показать не просто сами по себе сухие, оголенные идеи, до конца понятные только узкому специалисту, но драму идей, их эмоциональное восприятие, их реальное значение для каждого человека, обеспечивает эффект сопереживания, необходимый во всяком произведении искусства, с героями, поставленными в гипотетические обстоятельства.

При этом образность создает чрезвычайно важный (особенно для умозрительно предполагаемых социальных ситуаций) эффект целостности. Интересующее автора явление рассматривается в научной фантастике не обособленно, что в какой-то мере неизбежно при строго научном теоретическом подходе, а как всеобщий по своему влиянию, по своей роли элемент единого гипотетического мира. Это тем более важно потому, что, как правило, мы можем представить себе более или менее наглядно лишь предполагаемые социальные последствия того или иного еще пока практически не состоявшегося научного открытия, но не состоянии раскрыть ни конкретное содержание такого предполагаемого открытия, ни механизм его реализации.

Современная фантастика в совершенстве отработала методы научно-художественного, одновременно логического и образного, моделирования гипотетических социальных ситуаций. Предпосылки, социальную подоплеку этого моделирования весьма четко сформулировал один из теоретиков научной фантастики, Дж. Кэмпбелл (младший): «...Старый метод – сначала проводить испытание, потом исправлять ошибки – больше не годится. Мы живем в эпоху, когда одна ошибка может сделать уже невозможными никакие другие испытания. Научно-фантастическая литература дает людям средство экспериментировать там, где экспериментировать на практике стало нельзя».

Образная, художественная форма придает моделям гипотетических социальных ситуаций черты чувственной наглядности и достоверности. Для социальных явлений такая форма «живой» модели является необходимым дополнением моделирования математического и логического. Воспроизведение гипотетической социальной ситуации во всей полноте вообще возможно только в образной форме. Такая образная модель социального процесса может быть построена и для оценки или переоценки какого-либо явления прошлого, и для оценки возможных социальных последствий какого-либо научно-технического открытия, и для оценки последствий развития каких-либо частных социальных тенденций, сегодня еще скрытых, еще не проявивших себя сколько-нибудь заметно, и, наконец, для оценки гипотетического будущего, как целого, как генеральной тенденции социального развития и развития личности. Подобное моделирование социальной идеи, социальной гипотезы путем построения системы образов, связанных между собой сюжетом, и является характерной чертой и специфической социальной и гносеологической функцией научной фантастики как особого способа художественного осмысления мира.

Моделирование гипотетических ситуаций (в первую очередь социальных) весьма остро ставит вопрос о степени достоверности гипотез, выдвигаемых авторами научно-фантастических произведений. Почему очень часто гипотезы научной фантастики формулируют ту или иную проблему задолго до ее строгой постановки самой наукой? Почему гипотезы писателя – фантаста оказываются нередко более достоверными, чем суждения по этим же вопросам специалистов данной отрасли?

Как мы уже отмечали выше, современный научно-технический прогресс требует выдвижения на первый план именно социальных целей того или иного научного поиска, социальных последствий подготавливающегося или уже осуществленного открытия, изобретения. Поэтому-то автор научно-фантастического произведения, если он достаточно компетентен в социальных проблемах – развития как общества в целом, так и данной конкретной отрасти науки или техники, – может дать более дальновидный и более достоверный общий прогноз, чем прогноз узкого специалиста. Кроме того, современный писатель – фантаст достаточно часто сам является крупным ученым (И. А. Ефремов, Ф. Хойл, А. Азимов, А. Кларк и др.), владеющим в совершенстве, как логикой науки, так и умением оценить последствия научных открытий для общества и человека.

В оценке тех или иных тенденций современности, которые служат отправными точками для гипотез научной фантастики, наиболее прямо и непосредственно проявляется социальная позиция автора. Из огромного числа возможных тенденций науки и техники, возможных поворотов истории выбрать главные, коренные, наиболее вероятные можно, только исходя из прогрессивных взглядов на общественное развитие. Мера прогрессивности этих взглядов автора, мера научности его посылок при оценке тенденций развития общества и человека и есть мера достоверности выдвинутых им гипотез.

Наконец, относительно высокая степень достоверности гипотез научной фантастики обеспечивается, в числе прочих факторов, и упоминавшимся выше эффектом целостности моделируемой ситуации. Целостность в описании явлений – общее свойство образного их отражения. В научной фантастике эта необходимость в конечном счете всегда оперировать полной действующей моделью гипотетической ситуации обеспечивает возможность воспроизведения достоверного фантастического целого по некоторым главным его деталям, взятым в зародыше из реальной действительности.

* * *

Коренные революционные изменения во всей совокупности главных сторон человеческого существования: научно-техническая революция, революционный перелом в социальной истории человечества, в условиях общественного бытия и формах социализации личности, а соответственно и в системе жизненных ценностей, в мировоззрении – характерная черта XX века. XX век поставил человечество перед массой новых проблем, имеющих решающее значение. Могущество современной науки и техники – могущество в равной мере созидательное и разрушительное – поставило человечество перед проблемой весьма четкого определения не только экономических, но и обобщающих социальных (включая нравственные) критериев прогресса, перед проблемой выбора таких социальных отношений, которые обеспечивали бы именно положительное использование результатов научно-технической революции.

Борьба двух социальных систем – коммунистической, представляющей будущее человечества, и капиталистической, представляющей его прошлое, – образует основное содержание переживаемой нами эпохи. Ощущение исторического перелома, настоятельная необходимость выбора будущего стали и для классов и для отдельного индивидуума критическим пунктом сегодняшнего действия. Настоящее (и даже прошлое) могут быть поняты, могут быть оценены современным человеком лишь на основе той или иной концепции предполагаемого будущего.

Постепенное вытеснение религиозного мировоззрения научным, совершающееся далеко не равномерно, но неуклонно, в результате революционных изменений общественного бытия, ставит перед индивидом по-новому проблему выбора и проблему ответственности. Человек ищет теперь объяснения естественных и социальных процессов не в действии непознаваемых сверхъестественных сил, он требует рационального объяснения любого процесса. Ориентация на веру и авторитарность в объяснении мира (и особенно общества) сменяется ориентацией на научное знание, необходимостью осознанного действия.

Именно в современной научной фантастике – и прежде всего в ней – современный человек в наглядной, образной форме, непосредственно, осязаемо, лицом к лицу, столкнулся со своим предполагаемым и вероятным будущим, будущим, понимаемым не узко, а как мера критического осмысливания и оценки современности. И это можно проверить конкретными исследованиями состава читательской аудитории, ее интересов и запросов по отношению к данной области литературы.

Если изложенная нами выше трактовка роли и места научной фантастики верна, то можно предположить следующее: ¹ число любителей научной фантастики должно быть особенно велико среди людей, которые по характеру своего труда, по своему образованию и т. п. наиболее непосредственно и наиболее осознанно сталкиваются с научно-техническим и социальным прогрессом; ² фантастика должна рассматриваться таким читателем прежде всего как «литература о будущем» или как стимул творческого воображения (что также по существу своему является формой связи настоящего и будущего). Данные проведенных под нашим руководством в 1965–1966 гг. массовых социологических исследований подтверждают именно эту гипотезу ¹.

Нет необходимости специально доказывать высокий интерес к фантастике среди научных работников: он общеизвестен. Наши обследования охватывали именно массового читателя художественной литературы: студентов, рабочих, колхозников.

Данные об отношении к фантастике представителей названных групп населения приведены в таблице 1.

Отношение к фантастике представителей различных социальных групп (в %%)

Таблица 1

В ходе обследования, в частности, выявилась несостоятельность представления о научной фантастике как о «молодежной» по преимуществу литературе. Интерес к фантастике среди рабочих с образованием ниже полного среднего действительно с возрастом относительно снижался. Зато среди рабочих, имевших полное общее среднее и среднее специальное образование, интерес к фантастике с возрастом обнаруживал даже некоторую тенденцию к повышению. Средний же удельный вес лиц, положительно относившихся к фантастике, был среди рабочих с полным средним образованием в 1,38 раза выше, чем среди рабочих с образованием ниже 7 классов.

О том, что так называемый массовый читатель находит в фантастике, свидетельствуют данные таблицы 2.

Причины положительного отношения к научной фантастике (в %%)

Таблица 2

Таким образом, можно отметить прямую зависимость между сложностью техники, с которой связан труд, ростом образования, ростом уровня культуры, с одной стороны, и ростом интереса к фантастике – с другой. Весьма типичен в этом плане и тот факт, что интерес к фантастике наиболее значителен именно в высокоразвитых странах: СССР, Чехословакии, США, Франции и т. п., хотя направления развития научной фантастики в этих странах весьма различны, ибо различны социальные системы.

Говоря о современной научной фантастике, следует, однако, предостеречь против чересчур буквальной и чересчур прямолинейной трактовки ее как «литературы о будущем». Проблематика научной фантастики много сложнее и глубже, хотя будущее выступает тем фокусом, в котором преломляются все ее основные составляющие. Категория «будущее» в научной фантастике употребляется по меньшей мере в трех главных аспектах: непосредственно для прямого прогнозирования, для ретроспективной оценки каких-то тенденций развития современности, для обобщенного рассмотрения в отвлечении от конкретной исторической эпохи, от конкретной страны отдельных социальных явлений, назревших или назревающих социальных потребностей и т. п. Изображение будущего придает научной фантастике специфическую для нее форму историчности: в научно-фантастическом произведении различные времена, как правило, совмещены. Поскольку и для научной фантастики, в какой бы плоскости в данном произведении ни интерпретировалось будущее, отправным всегда служит современность, именно в трактовке гипотетического будущего наиболее прямо и отчетливо раскрывается идеологическая концепция автора.

Трудность изображения гипотетического будущего, трудность прогноза (как в науке футурологии, так и в научной фантастике) обусловлена прежде всего всеобщим характером социальных сдвигов. Меняется не одна, не несколько сторон социальных отношений – меняется коренным образом вся система социальной жизни.

Традиционный реалистический роман также в состоянии в какой-то мере прогнозировать будущее, выделяя в реальной жизни такие тенденции, которые ведут в будущее. Но построение целостной картины будущего в реалистическом романе невозможно, да это и не входит в его задачу. Логический, научно-теоретический анализ будущего также не в состоянии дать его картину достаточно наглядно как единого целого. В итоге эффект целостности – хотя бы ценой определенных потерь за счет глубины и логической стройности анализа – остается только за научной фантастикой.

Роль научной фантастики в описании вероятного будущего в еще большей степени возрастает в связи с некоторыми особенностями прогнозирования в области науки и техники. Далеко не всегда можно предвидеть открытия в этой области. Если бы мы смогли сравнительно точно сформулировать именно научную идею такого открытия, мы бы уже в решающей части его сделали ².

При попытке построить здесь какой-либо строго научно обоснованный по своему содержанию научный прогноз неизбежно придется исходить из уже имеющегося. Но именно от достигнутого то в подавляющем большинстве случаев нам и надо отвлечься. Причем задача заключается в том, чтобы уйти не просто на какой-то отрезок, прямо продолжающий развитие уже имеющегося (такие прогнозы возможны, реальны и широко обсуждаются в научной и научно-популярной литературе, а также и в той ветви научной фантастики, которая тяготеет именно к популяризации науки), но подняться на иную, качественно более высокую ступень. Прогноз принципиально нового в науке возможен только в виде формулировки какой-либо объективной тенденции развития ³.

Обоснование таких тенденций мы и находим во всех серьезных попытках долгосрочного прогнозирования, а также и в научной фантастике. Прогнозируется цель, причем рассматриваются последствия осуществления этой цели, но не рассматриваются и не могут быть рассмотрены сколько-нибудь строго средства ее реализации. Средства же эти при последующем осуществлении предвидения оказываются зачастую совершенно иными, чем предполагалось (типичный пример: гиперболоид в романе А. Толстого и реальный лазер). Однако именно и только научная фантастика в состоянии наиболее отчетливо и полно показать реализацию какой-либо социальной потребности, совершенно опуская вопрос о средствах ее реализации.

Надо подчеркнуть, что, изображая будущее общества и личности, фантастика в полной мере отражает классовую (и прежде всего идеологическую) борьбу в современном мире. Идеологическая позиция автора может проявляться явно, если он прямо поставил целью утверждение или отрицание гипотетического будущего, и не явно, в виде определенного общего его подхода к частной проблеме, подхода к характерной детали, частности. Например, в бесчисленном множестве научно-фантастических рассказов буржуазных авторов наряду с изображением совершеннейшей автоматики, производства любых материалов с заданными свойствами, передачи материальных тел на расстояние путем передачи кода в заданный пункт и т. п. мы находим изображение примитивного стяжательства, имущественной дифференциации и других специфических для капитализма социальных явлений. Техника, описываемая этими авторами, позволяет осуществить и практически обеспечивает неограниченное изобилие, а социальный строй остается прежним; раздираемый коллизиями буржуазного общества, он характеризуется антагонистически несовместимой с изобилием дифференциацией людей по количеству принадлежащих им лично материальных благ, по имущественному признаку и т. п.

Именно идеологическая позиция автора оказывается решающей при создании образа нового человека в новом мире. К сожалению, и у многих авторов из числа тех, кто относит себя к числу стоящих на позиции исторического материализма, временами проявляется тенденция к трактовке будущего как механического продолжения настоящего. Даже в таких произведениях, где речь идет собственно о моделирование будущего (в отличие от условного его изображения с какой-либо служебной целью), оно зачастую изображается, по существу, как чисто количественное изменение настоящего, а люди этого так называемого будущего по своим целям, своим критериям ценности, своим этическим представлениям, по своему поведению оказываются почти неотличимы от наших современников. От этого недостатка не свободна, например, даже такая в целом очень глубокая книга, как «Туманность Андромеды» И. А. Ефремова. Такой подход к оценке будущего по меньшей мере неточен, ибо будущее несет коренное изменение многого, незыблемого сегодня. Достаточно сравнить утопии даже XIX века (не говоря уж о XVI или XVII) с нашей действительностью, чтобы наглядно выступила главная трудность дальнего прогнозирования: необходимость найти в гипотетическом предсказываемом будущем качественно новое не только в определении общей тенденции исторического развития, но и в конкретной характеристике социального бытия. Мы видим в будущем разрешение наших сегодняшних социальных проблем, но не видим, не ощущаем тех новых проблем, которые будет ставить и решать само это гипотетическое грядущее. Именно их-то в какой-то мере должен нащупывать долгосрочный прогноз. Знание этих будущих проблем является реальной потребностью не только для грядущих времен, но и для нашего времени.

Осуществление весьма и весьма долгосрочных прогнозов социального будущего человечества (хотя бы в самой общей форме) приобретает сейчас все большее значение, в частности, например, в связи с выходом человечества в космос и начинающимся поиском контактов с внеземными цивилизациями. Продолжительность существования цивилизации на стадии высокого технического развития – один из необходимых компонентов при теоретическом определении возможности встречи и контактов с внеземными формами разумной жизни ⁴.

Но если краткосрочное прогнозирование еще может практически обходиться без фантастики, то для долгосрочного обойтись без нее уже невозможно.

Однако моделирование будущего осуществляется, как отмечено выше, не только с целью познания самого этого будущего, анализа гипотетических его вариантов. Не менее важным и значительным является описание гипотетического будущего с целью ретроспективного анализа современности.

Создавая картину гипотетического будущего, научная фантастика исходит из каких-то сторон, тенденций современности, гипертрофируя их, экстраполируя их в будущее. Она «усиливает» данное явление, подчеркивает его социальное значение, углубляет и расширяет его социальные следствия, элиминирует побочные моменты и, наконец, позволяет оценивать это явление с позиций будущего, то есть позволяет существенно развернуть исторический аспект анализа. Отбор самих явлений обусловлен мировоззренческой и социологической концепцией автора. В зависимости от этой концепции одно и то же явление может в одном случае утверждаться, в другом – отрицаться.

Анализируя современную фантастику, мы видим две диаметрально противоположных картины будущего, обусловленные идеологической позицией автора. Будущее, например, в романе И. А. Ефремова качественно отличается от будущего в романах А. Азимова, хотя оба автора тяготеют преимущественно к так называемой позитивной утопии. А ведь А. Азимов находится далеко не на крайнем полюсе буржуазной идеологии.

Обычно в научно-фантастическом произведении оба эти момента – моделирование будущего и ретроспективный анализ современности – органически слиты. Именно таковы почти все широко известные советскому читателю научно-фантастические романы Г. Уэллса, «Туманность Андромеды» И. А. Ефремова, «Магелланово облако», «Солярис» и «Возвращение со звезд» Ст. Лема, повести Р. Брэдбери, рассказы Р. Шекли, повести А. и Б. Стругацких.

Фантастика предлагает современному человеку выбор, привлекает нас к какому-либо варианту будущего или отталкивает от него, и тем самым она в чем-то главном предопределяет социальную позицию своего читателя в сегодняшнем действии.

С помощью научной фантастики, следовательно, создается так называемый эффект проверки целесообразности и направленности тех или иных действий, предпринятых сегодня. Она активно способствует формированию у современного прогрессивного человека уверенности в правомерности его сегодняшних убеждений. Условием этого эффекта является признание читателем достоверности предложенной ему картины гипотетического будущего. Ретроспекция выступает здесь в качестве метода построения таких критериев сегодняшней практики, которые еще не могут быть уверенно и полностью выделены на уровне только настоящего. Мир будущего фантастики – это главным образом какие-то стороны современности, идеализированные автором. Поэтому научная фантастика никогда не может быть абсолютно и исключительно прогнозом. Она органически сочетает решение задач прогнозирования с задачами стимулирования социального действия путем идеализации в предполагаемом будущем целей и результатов этого действия.

Если можно серьезно говорить о популяризаторской роли фантастики, то именно по отношению к закономерностям современной социальной жизни и тех ее тенденций, которые уходят в будущее, для сведущего в области социальных наук читателя популяризаторский эффект излишен: он ищет в фантастике «драму идей», мифологию науки и социального прогресса, синкретическую форму осознания мира в его движении. Человек же, не сведущий достаточно глубоко в социальной «механике», находит в фантастике самую ему доступную форму объяснения социальных процессов: действующую и наглядно воспринимаемую модель. С помощью такой модели формируется первая ступень коммунистического социального самосознания: идея лучшего будущего как цели социального действия.

Научная фантастика постоянно оперирует такими общественными потребностями, которые уже назревают, но еще далеко не безусловны, еще в какой-то степени альтернативны и по своему существу и по возможностям их реального удовлетворения. Сама их оценка как общественных потребностей нуждается в проверке. Фантастика и выступает в качестве метода умозрительной проверки и оценки таких потребностей, оценки социальных последствий их удовлетворения, их соответствия критериям человеческого и социального. С помощью фантастики человек либо постепенно начинает осознавать эти потребности в качестве своих, в качестве нового и позитивного в своей жизни, либо отбрасывает по тем или иным мотивам саму идею о них.

Вместе с тем, если речь идет об уже признанных, но еще не реализованных потребностях, научная фантастика выступает специфической формой психологического удовлетворения их в эмоциональной разрядке, в «катарсисе».

В качестве примера приведем анализ отношения современного человека к двум такого рода потребностям: бессмертия и освоения космоса.

Для современной эпохи и для современного человека характерно существенное обострение одного из коренных противоречий между природой и человеком, между бытием общества и бытием индивида – противоречия между бесконечностью мыслительного процесса (по его целям, направленности, предмету) и конечностью, ограниченностью (по существованию во времени и по «емкости») мыслящего органа, противоречия между непрерывностью развития социального сознания и дискретностью, конечностью носителя этого сознания. Обострение этого противоречия обусловлено рядом конкретных явлений:

а) характер человеческой деятельности ныне таков, что не только ее следствия, но зачастую и сам процесс доведения деятельности все возрастающей части общества до осязаемых результатов выходит далеко за пределы индивидуального физического существования;

б) в системе индивидуальных личностных ценностей у все большего числа лиц удовлетворение от умственной творческой деятельности занимает все более высокое место, по сравнению с элементарной физической (физиологической) удовлетворенностью. При этом творческие планы личности, имеющие также и значительную общественную ценность, все чаще оказываются нереализованными или совершенно недостаточно реализованными, ибо осуществление их прерывает смерть.

в) нарастание социального опыта, знания, необходимого для творчества объема информации, увеличивает сроки обучения, что соответственно сокращает время активного творчества, сокращает сами возможности эффективной творческой реализации усвоенной информации.

При этом два обстоятельства дополнительно способствуют обострению этого противоречия: во-первых, вытеснение религиозного мировоззрения научным привело к краху иллюзию индивидуального бессмертия, да и само состояние бездеятельного бессмертия потеряло свою привлекательность в новой системе жизненных ценностей; во-вторых, появилась возможность относительно точного научного предвидения будущего, далеко выходящего за границы индивидуального существования, и человек объективно вынуждается (по крайней мере в какой-то степени) к осознанному социальному действию во имя целей, которые для него лично явно недостижимы.

Фаусты средневековья выторговывали у Мефистофелей возвращение молодости не для творческого труда, а для того, чтобы вкушать плотские радости, соблазняя очередных гретхен. Современные фаусты ищут вечную молодость, чтобы прежде всего довести до конца свои исследования, чтобы самим успеть во все экспедиции и т. п. Они, конечно, не грешат бессмысленным аскетизмом, но преобладание потребности к творчеству в их жизненных целях весьма заметно и проявляется в настойчивом повторении такого сюжета в современной научной фантастике, когда неопределенно долгое время живет только мозг или когда индивидуальный опыт с той же целью «переписывается» на машину и т. п. Средневековым фаустам мало было гарантированного им религиозными догматами вечного спасения души. Они готовы были, рискуя душой, вступить даже в союз с исчадием ада ради вечного блаженства бренного тела. Отнюдь не отказываясь от запросов «бренного тела», современные фаусты научной фантастики все-таки прежде всего хотят «спасти», сделать бессмертной свою научную, деятельную и творческую атеистическую душу.

Широкое, разностороннее изображение будущего в научной фантастике дает индивидууму такие возможности относительно рассмотренного выше противоречия, какие ему не может дать никакая иная форма человеческого сознания. Научного «Мефистофеля», дарующего истинное бессмертие, еще нет ни в расчетах, ни в формулах, ни в натуре, и научная фантастика выступает для современного человека как бы паллиативом бессмертия или, во всяком случае, невиданного долголетия интеллекта, личности.

При этом научная фантастика рассматривает самые различные варианты социальных последствий предполагаемого индивидуального бессмертия, ищет этические критерии для оценки этих последствий и т. п. Идет активная проверка ожидаемого эффекта путем образного моделирования.

Чрезвычайно специфическим для современной фантастики являются проблемы борьбы за освоение космоса: научно-технические условия освоения космоса, социальные и психологические следствия освоения космоса, проблема контактов с другими формами разума и т. п. Данная проблема весьма многопланова, и внутренний подтекст в «космической фантастике» много глубже и богаче соответствующего сюжетного воплощения. Важным для писателя-фантаста является прежде всего мотив чисто «технический», чисто литературный: в космосе, где еще так мало известного и освоенного, наиболее широко поле для построения необходимых автору фантастических ситуаций.

Именно в космос – на Луну, на Марс, на Венеру – переселились с островов Утопии, Лилипутии и т. п. в конце XIX века все социальные утопические и антиутопические эксперименты. Второй такой мотив: освоение космоса – одно из самых сложных и трудных направлений научно-технического прогресса, требующих мобилизации всех достижений науки и техники. Поэтому космические сюжеты позволяют обрисовать предполагаемых героев будущего в разностороннем действии, показать обостренные чувства, четко выраженные типы поведения людей и т. п.

Главное же заключается в том, что научная фантастика ищет в космосе, образно говоря, зеркало (термин этот употребляет Ст. Лем. в «Солярисе») для человеческого общества, человеческой истории, самого человека. Поднявшись до таких высот научно-технического и социального прогресса, когда каждое значительное действие, каждый крупный шаг имеют всеобъемлющие следствия, когда резко возрос темп развития и важные изменения зачастую происходят быстрее, чем их можно достаточно полно осмыслить, человечество в этих условиях стремится найти в космосе шкалу для оценки своих действий. И пока практически в космосе мы еще не обнаружили других форм разумной жизни, научная фантастика заполняет пробел, создавая силой научно дисциплинированного воображения гипотетические «зеркала», проецируя в космос гиперболизированные современные земные проблемы. Человечество в своем научно-техническом и социальном развитии подошло к освоению космоса как к неизбежному условию дальнейшего прогресса, и научная фантастика здесь вполне закономерно идет впереди реальной человеческой практики.

Этим далеко не исчерпывается проблематика современной научной фантастики. Однако мы и не претендуем здесь на рассмотрение всей ее проблематики, ограничиваясь постановкой социологической проблемы о месте научной фантастики в современном мире.

Колоссальна сложность современной общественной жизни, многообразны идущие в ней процессы изменения и развития. Современная научная фантастика отнюдь не выражает и не может выразить одна всю эту сложность. Но именно она в художественной форме наиболее прямо, наиболее непосредственно ставит нас перед гипотетическими моделями возможного завтрашнего мира, перед основными тенденциями общественного прогресса. Это позволяет нам по-новому – из предполагаемого будущего – взглянуть на нашу сегодняшнюю действительность, оценить с точки зрения будущего наше прошлое и наше настоящее, точнее увидеть и глубже почувствовать свое место в движении к будущему и свою ответственность перед ним.

Современная научная фантастика – порождение коренных сдвигов в жизни человека и человечества и одна из адекватных форм отражения этих сдвигов в их целостности. Она прочно утверждается в качестве одного из необходимых и одного из специфичных явлении духовной культуры нашего века.

1. Обследование проводилось Лабораторией социологических исследований Пермского политехнического института под нашим руководством. Среди студентов обследовано 664 человека, то есть 15% общей численности студентов дневного отделения на дату обследования (в исследовании участвовали В. М. Лихачев, В. М. Крылова, А. И. Шулькина). Среди рабочих Пермского нефтеперерабатывающего комбината – 948 человек (исследование проведено совместно с В. М. Лихачевым). Среди колхозников – 50% жителей деревень Дойная и Майская, Куединского района, Пермской области. Обследование проведено В. М. Лихачевым. Во всех трех случаях отношение к фантастике выявлялось при исследовании культурного уровня, составлявшем часть широких совместных советско-польских социологических исследований, координировавшихся Отделом конкретных социологических исследований Института философии СССР.

2. «...В области открытий и изобретений мы меньше всего можем предсказывать. Всякое великое открытие именно тем и велико, что открывает перед нами новые горизонты, поднимает завесу над областью, которая до сих пор была нам неизвестна» (Герберт Уэллс. Грядущее, М., 1909 г., стр. 68).

3. Идея эта высказана весьма четко в статье Ст. Лема, написанной еще в 1960 г. (St. Lem, «Dokad idziesz, swiecie». В сборнике «Weiscie na orbite». Krakow, 1962).

4. См., например, материалы совещания в Бюракане в мае 1964 г. по проблеме связи с внеземными цивилизациями (изложены в книге «Внеземные цивилизации». Изд-во АН АрмССР, Ереван, 1965)