ФАНТАСТИКА

ИСКУССТВО напоминает горную цепь с вершинами разной высоты – от величественных эверестов до маленьких холмиков. Эверестов мало. Даже монбланов не особенно много. Холмиков – тьма. Есть свои эвересты, монбланы, холмики и в той разновидности художественной литературы, которая именуется фантастикой. Оглядываясь в прошлое, видишь, разумеется, только первые, с трудом различаешь вторые и напрочь исчезают из поля зрения третьи. Ретроспектива смещается: кажется, будто горная цепь понижается. Хочется поворчать – дескать, были люди в свое время... Но вспоминаешь, что большое видится на расстоянии: многие вершины искусства нередко представлялись современникам заурядными бугорками. Не страдаем ли и мы подобной близорукостью?

Прибегнем к еще одной аналогии. Уподобим искусство потоку, в котором переливаются разные струи-течения. Из истории известно, что каждая такая «струя» зарождалась, переживала бурную молодость, пышноцветье зрелости, увядание старости и, наконец, прискорбие забвения. Так было и с классицизмом, и с романтизмом, и с натурализмом. Не произойдет ли то же самое с «фантастизмом» XIX–XX веков?

Все произведения фантастики с древнейших времен и до 1940 годов, до Уэллса, Булгакова и Беляева включительно, могли бы уместиться в двух-трех книжных шкафах. За третью четверть нашего века написано столько, что под стать фондам библиотеки средней руки. Сотни раз обыграны-переиграны все мыслимые, казалось бы, сюжеты. Время-пространство изборождено, истоптано вдоль и поперек, как привокзальный сквер. Не осталось ни одного уголка нашей, а также каких-то иных вселенных, куда бы в любую секунду прошлого, настоящего и будущего ни ступила нога героя фантастических повествований. И когда открывается какая-то нехоженая планета, происходит еще одно не свершившееся доселе чудо – мы отмечаем это как выдающееся в фантастике событие и выдаем фантасту похвальную грамоту.

Но выдавая, все же ждем чего-то большего.

Сколько было экскурсий в страну Мастера и Маргариты, сколько возможностей подняться хоть на миллиметр выше классика. А что получилось?..

Сколько последователей было у капитана Немо, у Путешественника по Времени, у Человека-невидимки, у профессора Доуэля, у людей эры Великого Кольца. Сталкивались мы и с многочисленными солярисами, бывали в многочисленных научно-исследовательских институтах чародейства и волшебства (НИИЧАВО). Но не часто при новых встречах испытывали те же чувства, что при первых.

Может быть, фантастика – как любовь? Первая – потрясение на всю жизнь, а вторые и десятые – чем больше, тем меньше? Не хотелось бы верить...

Больше всего меня огорчает, что из фантастики в иные литературные нивы уходит один ветеран за другим. То ли рука бойцов колоть устала, то ли устала, что ее колют, – все равно грустно. Мои друзья-фантасты говорят, что создавать новое в фантастике сегодня намного труднее, чем 20–30 лет назад, когда «все только начиналось». И еще более трудно «пробивать», когда талантов все больше, а печатных листов все меньше. Не знаю. Думаю что такие трудности были во все времена. То лучшее, что приходилось читать из свеженаписанного (к сожалению, большей частью лишь в виде присланного на рецензию машинописного текста), по моему впечатлению, нисколько не уступает написанному в минувшие десятилетия. Но этого мало. Надо – чтобы превосходило!

Иногда приходится слышать, что фантастика могла бы сделать новый рывок вперед, уделив больше внимания уже прорисовавшимся контурам обозримого будущего, новым рубежам мысленного освоения человечеством нашей Метагалактики, новейшим концепциям науки. Может быть. Но долгие годы общения с фантастикой убедили, что она, как уже говорилось, в любом времени-пространстве всегда – о нас с вами сегодня. Что касается Метагалактики, то именно ныне наукой поставлен вопрос, так ли уж фантастичен вариант, по которому мы, человечество, одиноки во Вселенной, или во всяком случае, в близлежащей части Вселенной, так что осваивать Галактику надлежит, возможно, лишь собственными силами, без помощи инопланетян. Кстати, этот вариант незаслуженно презрен фантастикой. Современной наукой поставлен и другой вопрос: о желательности контактов с внеземными цивилизациями, даже если бы такие контакты оказались возможными. Какой, например, контакт может быть между человеком и Муравейником? Только один: наблюдай, если интересно, но не лезь куда не нужно.

Словом, если уж говорить о новейших концепциях науки, то они как раз нацеливают на пересмотр многих привычных стереотипов фантастики. И памятуя о «человековедческой» функции литературы, пересматривать надо прежде всего стереотипы, связанные с судьбами человека и человечества 80-х годов XX века.

Действительность 80-х годов – не говоря уже о грядущих 90-х и далее – фантастичнее любой книжной фантастики. Чего-чего, а сюжетов хватает. Человек вступает в мир уже не просто механизации и автоматизации – комплексной компьютеризации всех отраслей общественного производства. Всех – от промышленности и сельского хозяйства до учреждений образования, здравоохранения, культуры, управления. Становится реальностью провидение основоположников марксизма-ленинизма относительно общества, где человек перестает быть агентом производства, а становится рядом с производством, как его контролер и регулировщик, бесклассового общества, состоящего из всесторонне развитых людей, которые умеют делать все. И вместе с тем общества, в котором жить нам с вами, со всеми нашими плюсами и минусами.

Человек вступает в мир, где его ожидает телевизор нового типа, с «эффектом присутствия» на любом зрелище, с телепроекцией любых текстов из электронных хранилищ информации, с видеофоном во весь телеэкран. Не надо ходить за информацией ни в школу, ни на работу. Но придется идти и в школу, и на работу, и на свидание с любимой только для того, чтобы остаться Человеком, а не стать Маугли в электронных джунглях.

Человек вступает в мир, где персональный компьютер всегда готов будет подсказать ему оптимальный вариант на все случаи жизни. Не надо ни гадать, ни молиться, ни размышлять – набери программу и смотри на дисплей. Так что придется размышлять, переживать и снова размышлять, чтобы остаться Человеком, а не стать «кибернетическим организмом».

Исчезает на глазах жестко регламентированный прежде – даже, можно сказать, ритуализированный – труд, быт, досуг. Открывается безбрежный простор для самовыражения личности и там, и там, и там. А личность оказывается не всегда готовой к этому, и начинается такое «самовыражение»!..

Коренным образом меняется взаимоотношение человека и природы. В муках рождается еще одна этика, этика новых отношений человека к природе, экологическая этика.

Наконец, человечество вступает в мир, где каждый изверг имеет возможность стать инженером Гариным, ибо темные силы – намного темнее и гнуснее, чем самые кошмарные персонажи фантастики – препятствуют ликвидации оружие массового уничтожения, делают это оружие доступным для любого проходимца. И борьба за мир во всем мире приобретает новый накал.

Но настоящая фантастика всегда была славна не только захватывающими сюжетами. Ее главной силой была и остается сила художественного образа.

Раскрываешь новый и новый фантастический роман, повесть, рассказ. И ожидаешь, что тебя охватит ужас Путешественника во Времени, оказавшегося в далекой и страшной полутьме угасания нашей планеты. Что голова профессора Доуэля поведает тебе нечто неслыханное доселе!.. Что тебя призовут к ответу на Совет Звездоплавания, за чудовищную ошибку, которую ты непроизвольно совершил с самыми благими намерениями во имя счастья человечества. Что любимое тобою существо, без которого нет тебе жизни, но которого тебе больше не видать, повторяет печально на неземном языке: где ты, где ты, где ты, Сын Неба? И Темно-фиолетовый Рыцарь с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом молча и безжалостно поведет допрос твоей совести...

Все ожидаешь, ожидаешь... Потому что хочешь верить: фантастике еще далеко до старости.

Оправдаются ли эти ожидания?