ПРЕДИСЛОВИЕ

I

Демократия любит пышные титулы – слабость, подмеченная еще Александром Дюма-отцом. Вот и американским писателям-фантастам чего-то недоставало в ежегодной премии «Небьюла», учрежденной ими в 1966 году с легкой руки тогдашнего секретаря-казначея Ассоциации Ллойда Биггла-младшего. Понадобилось десять лет, чтобы понять, чего – титула. Лауреатов разных премий не счесть. Даже в НФ: «Хьюго», «Небьюла», «Юпитер» – не говоря уже о менее известных и престижных... И вот явился на свет Божий новый, шестой разряд «Небьюлы», присуждаемый за общий вклад в развитие жанра, за дело жизни – «Великий Мастер». 26 апреля 1975 года по единогласному решению первым Великим Мастером стал Роберт Энсон Хайнлайн. «Не было ни дискуссий, ни сомнений, – вспоминал впоследствии Айзек Азимов, – это было столь же естественно, как избрать Джорджа Вашингтона президентом».

«Боб Хайнлайн был не просто известным писателем-фантастом, – утверждал Фредерик Пол. – В течение десятилетий он определял современную НФ». «Подобно Моисею, он вывел научную фантастику в страну обетованную», – подытоживал литературную деятельность Хайнлайна писатель, критик и преподаватель НФ Джеймс Ганн. Из подобных оценок можно было бы составить все предисловие – затратив не слишком много труда.

Хайнлайн был воистину знаменит. Широко развитая в Соединенных Штатах система социологических опросов позволяет судить об этом обоснованно и уверенно. В 1940 году, спустя десять месяцев после его литературного дебюта, Хайнлайн при анкетировании подписчиков журнала «Эстаундинг Сайнс Фикшн» уже оказался на первом месте по популярности. А за год до смерти, в 1987 году, снова возглавил список – на этот раз опрос производился журналом «Локус». Даже славолюбивый Артур Кларк и неиссякаемый Айзек Азимов безоговорочно признали Хайнлайново первенство, согласившись разделить второе место (хотя все вместе они и образовывали Большую Тройку англо-американской НФ – вот вам и еще один громкий титул!).

Ничего не скажешь – славный umor! Но давайте все-таки обратимся к началу...

II

Роберт Энсон Хайнлайн родился 7 июля 1907 года в маленьком городке Батлере, расположенном на западе штата Миссури, в полутора десятках миль от границы с Канзасом. Семья была большая – Роберт стал третьим из семи детей Рекса Айвора Хайнлайна и Бэм Лиль Хайнлайн. Вскоре после рождения Роберта семейство перебралось в Канзас-Сити, где отец будущего писателя устроился в Мидлендскую компанию сельскохозяйственных машин. Впрочем, самое большое влияние на становление личности мальчика оказал не отец, а дед по матери – доктор Альва Э. Лиль, врач-терапевт, практиковавший в Батлере. Именно он научил Роберта играть в шахматы, прежде чем тот научился читать («Ничто так не развивает ум и не воспитывает логику мышления, как шахматы», – любил повторять доктор Лиль); он же привил внуку и любовь к чтению, уважение к точным наукам («То, чего нельзя выразить в числах – не наука, а всего лишь мнение», – эту дедовскую фразу Хайнлайн впоследствии не однажды повторит в своих книгах), а главное – сумел заронить в его душу семена тех человеческих качеств, которые взрослый Роберт Хайнлайн передал многим сдоим героям; энергичность, мужество, способность к полной самоотдаче, чувство долга, целеустремленность, стойкость и здравый смысл. Воспитание Хайнлайн получил строгое, как это принято в домах методистов: праздность почиталась грехом, безусловно запрещалось употребление алкоголя, нельзя было танцевать, играть в карты (правда, для карточных фокусов колоду Роберту все же купили); пуританским, естественно, было и отношение к сексу. Со временем, впрочем, многие из этих правил Хайнлайн стал нарушать – не только герои его книг, но и он сам, повзрослев, был отнюдь не прочь выпить, сыграть партию в бридж или покер, а танцевать попросту любил и мастерски умел. Но ведь все это – лишь внешние проявления. А вот заложенная тогда, в детстве, внутренняя, моральная основа – осталась на всю жизнь.

В Канзас-Сити Роберт закончил Гринвудскую среднюю школу и поступил в университет штата Миссури, но прозанимался там только год. Его старший брат в это время уже учился в Военно-Морской Академии США в Аннаполисе, и Роберт жаждал пойти по его стопам. Сделать это было непросто: американская система отбора абитуриентов для Академии ВМФ чрезвычайно сложна. В отличие от колледжей и университетов, куда желающие просто посылают по почте заявления, здесь нужно заручиться рекомендацией кого-либо из членов Палаты Представителей или Сената (каждый из них имеет право ежегодно рекомендовать одного человека; правом рекомендовать семь кандидатов наделен лишь президент). Но и рекомендация – отнюдь не пропуск в Академию, а лишь право быть допущенным ко вступительным экзаменам. Роберту пришлось заручиться множеством рекомендательных писем от уважаемых граждан Канзас-Сити и даже воспользоваться содействием Босса Пендергаста, довольно темного политического воротилы тех лет, в значительной степени благодаря которому Миссури считался тогда одним из самых коррумпированных штатов. И только после этого сенатор Джеймс Рид рекомендовал его в Аннаполис. Столь сложная система предварительного отбора имеет, надо признать, свои преимущества, сводя к минимуму дальнейший отсев: все, кто не проявил должной настойчивости, чье стремление попасть на флот является лишь скоротечным увлечением, как правило, не преодолевают этого первого – и достаточно высокого – порога. Путем нехитрых арифметических операций легко вычислить, что ежегодно сдавать экзамены могут лишь триста семь человек; окончило Академию в один год с Робертом Хайнлайном двести сорок три; выходит, лишь шестьдесят четыре человека сошли с круга на вступительных экзаменах и при переходе с курса на курс – великолепный, надо признать, показатель... Но я отвлекся. Экзамены Хайнлайн сдал блестяще – и начались годы жизни в Банкрофт-Холле, общежитии гардемаринов, названном так в память дипломата и историка Джорджа Банкрофта, основавшего Академию в кратковременную бытность свою в 1845–1846 годах государственным секретарем по военно-морским делам. Роберт был образцовым кадетом – хотя с 1902 года курсантов Академии именовали гардемаринами, но в быту старое словечко, освященное более чем полувековой традицией, еще жило; со временем оно возродится в рассказе Хайнлайна «Дорога должны катиться», романе «Космический кадет» и в других произведениях писателя... Успешно изучать обязательные дисциплины Хайнлайну было мало. Он стал еще и чемпионом Академии по фехтованию, борьбе и стрельбе – полученные за эти достижения чемпионские медали он бережно хранил потом всю жизнь... Окончил он двадцатым из выпуска – повторюсь – в двести сорок три человека; тоже весьма неплохой результат. Теперь он мог с гордостью носить на груди значок, а на пальце – золотое с синим кольцо выпускника Аннаполиса.

Еще на последнем курсе, проходя практику на борту самого современного тогда авианосца «Лексингтон», Хайнлайн проявил себя с лучшей стороны, и командир корабля, капитан 1 ранга Э. Дж. Кинг, впоследствии, во время Второй мировой, командовавший эскадрой на Тихом океане, предложил подающему надежды гардемарину подумать о карьере артиллерийского специалиста. Предложение показалось Хайнлайну заслуживающим внимания, и несколько месяцев спустя он – свежеиспеченный второй лейтенант – оказался на борту эскадренного миноносца «Ропер» («Ковбой»). Служба здесь оказалась нелегкой – чисто физически; валкий, подверженный бортовой качке эсминец не давал ни на миг отступить отвратительной тошноте морской болезни. (Пример адмирала Нельсона тут мало утешал.) И продолжалось такое ли много ни мало – два года, пока Хайнлайна не перевели – теперь уже первым лейтенантом – на знакомый ему по предвыпускной практике «Лексингтон»... Увы, на его борту Хайнлайн также прослужил всего два года, а потом ему пришлось уйти в отставку по состоянию здоровья: у блестящего молодого офицера обнаружился туберкулез. Мечта рухнула.

Впрочем, если уйти с флота Хайнлайну пришлось, то внутренне расстаться с ним он так и не смог до конца жизни. Он был членом ассоциации выпускников Военно-морской академии; Морского института; ассоциации офицеров запаса; консультантом Морской Лиги, Военно-воздушной ассоциации и ассоциации Армии США. Свою военную пенсию он всю жизнь отдавал на нужды флота. Вообще-то такое членство в разнообразных ассоциациях в Америке распространено очень широко. С одной стороны, это просто национальная традиция, с другой – может иногда и облегчить жизнь, если ты на каком-нибудь ежегодном приеме встретишься с нужным человеком, например. Значок на лацкане, галстук определенной расцветки или перстень на пальце могут порой послужить чем-то вроде киплинговского «Мы одной крови – ты и я!» Но Хайнлайн относился ко всему этому очень серьезно. Как, впрочем, и ко всему в жизни. Он вообще жил всерьез.

Подлечившись, он изучал математику и физику в университете Калифорнии – вспомнилась детская мечта о профессии астронома. К тому же аннаполисская подготовка была хорошим подспорьем в освоении точных наук. Однако университетского курса он и на сей раз не завершил: нужно было зарабатывать на жизнь. Хайнлайн работал на серебряных рудниках, был агентом по продаже недвижимости, обращался к политике... Неудача на последнем поприще – он с треском провалился, баллотируясь в Законодательное собрание штата – и заставила его обратиться к литературе.

Собственно, запойным книгочеем он был со школьных лет – еще тогда он научился читать, даже шагая в школу. И уже в те времена не то чтобы предпочитал всему, как иные, но с живым интересом выискивал в подворачивающихся под руку книгах, а чаще – журналах, научно-фантастические рассказы. С годами интерес этот не угас. И вот, как раз незадолго до срока очередного взноса за дом, ему попалось на глаза объявление о конкурсе на лучший фантастический рассказ. Хайнлайн сел и написал «Линию жизни» – правда, отправил его не в тот журнал, что объявил конкурс, а в гораздо более уважаемый «Эстаундинг Сайнс Фикшн», который редактировал фантаст, критик и подвижник НФ Джон У. Кемпбелл-младший, личность, можно сказать, легендарная (чтобы представить себе ее масштаб на примере отечественной литературной практики, надо было бы перемножить друг на друга, к примеру. П. Сойкина, Я. Перельмана и А. Беляева). Ответ Кемпбелла пришел очень быстро, хотя публикации рассказа пришлось подождать – с апреля до августа, когда вышел в свет номер, на обложке которого впервые стояло имя Хайнлайна, а над ним красовался рисунок с портретом доктора Пинеро на первом плане – правда, выглядел он не совсем таким, как описан в рассказе. Но такова уж традиция – кому из писателей не приходилось с ней сталкиваться... Кемпбелл заплатил Хайнлайну за «Линию жизни» семьдесят долларов, что показалось начинающему фантасту вполне приличным заработком за те шесть дней, что работал он над рассказом. Впрочем, по тем временам так оно и было: в Аннаполисе гардемарин Хайнлайн получал, например, пятьсот долларов в год... С тех пор он – по собственным словам – «никогда больше не искал честного заработка».

И, как уверяют любители и критики, именно тогда было положено начало «Золотому Веку» американской НФ. Творцами этого «Золотого Века» были фантасты, сгруппировавшиеся вокруг Кемпбелла и его журнала – Альфред Элтон Ван-Вогт, Лайон Спрэг де Камп, Теодор Старджон, Пол Андерсон, Лестер дель Рей, Айзек Азимов... Но пионером, конечно же, был Роберт Энсон Хайнлайн. Уже после публикации нескольких первых рассказов (за «Линией жизни» последовали «Реквием», «Взрыв всегда возможен», «Дороги должны катиться», «Логика Империи») он стал признанным лидером и законодателем мод. Вот как формулировал это Айзек Азимов: «Понадобилось совсем немного времени, чтобы поток рассказов Хайнлайна сделал очевидным следующее: вся фантастика может быть разделена на две части; первая – Хайнлайн, вторая – все остальные». «Его роль в нашей области, – утверждал Роберт Силверберг. – подобна роли Хемингуэя в реалистической литературе. Потрясающий технический новатор, преобразователь и творец форм, Хайнлайн показал, какой может и должна быть фантастика. Никто из пишущих художественную литературу после 1927 года или около того не может не принимать во внимание теории и практика Хемингуэя, не рискуя при этом показаться архаичным и до невозможности наивным. И никто после 1941 года не написал первоклассной фантастики без понимания теоретического и практического вклада Хайнлайна».

В 1939–1940 годах Хайнлайн жил на Западе, в Калифорнии, где сложился кружок фантастов, сплотившихся вокруг библиотека «Маньяна». В него входили писатели, чьи имена хорошо известны не только в США, но и нашим поклонникам жанра – Эдмонд Гамильтон, его жена Ли Бреккет, Генри Каттнер с Кэтрин Мур, Клив Картмилл, Энтони Бучер и сам Хайнлайн; впоследствии Бучер увековечил это сообщество в романе «Ракета к Моргу». Уже в эти первые годы литературной деятельности Хайнлайн выработал свою систему работы: что бы ни случилось, он писал по четыре страницы текста – изо дня в день, с того момента, как, созрел замысел, и до тех пор, пока не заканчивал рассказ или роман. Потом он правил текст – правил жестоко, иногда сокращая на треть и даже больше. Все те же целеустремленность и самоотдача, которые воспитал в нем доктор Альва Э. Лиль...

Ранние рассказы и романы Хайнлайна (рассказы представлены в этом томе, а из романов назову лишь «Пасынки Вселенной», «Дети Мафусаила» и «Если это будет продолжаться...» – со всеми ними мы с вами еще встретимся в следующих томах) образовывали единую серию «История будущего». Открывала ее «Линия жизни», где действие разворачивалось в 1951 году, а замыкали «Пасынки Вселенной», действие которых автор отнес примерно к 2200-му году. Хайнлайн повесил у себя в кабинете схему этой истории, каждый из узлов которой становился сюжетом очередного произведения. Позже Кемпбелл опубликовал эту схему в своем журнале: к немалому огорчению любителей НФ, многие рассказы, обозначенные там, так никогда и не были написаны. Но и без них картина «Истории будущего» оказалась достаточно впечатляющей. И потому не удивительно, что в 1941 году Хайнлайн был приглашен на Всемирный Конвент научной фантастики (Уорлдкон–41), проходивший в Денвере, в качестве почетного гостя – случай первый, но не последний. К участию в Уорлдконах Хайнлайн опять-таки относился серьезно, каждый раз готовил программную речь, посвященную природе и задачам фантастики, и держал там, как говорится, открытый дом – в апартаменты, которые он занимал в отеле, во всякое время мог прийти любой из коллег или фэнов, зная, что будет встречен как жданный гость. И это было не просто данью вежливости и хорошему воспитанию, а проявлением все того же чувства ответственности – на этот раз, перед читателями. Хайнлайн поставил себе за правило отвечать на каждое присланное ему письмо, ставить автограф на любую присылаемую книгу, потому что все это были разные способы общения все с тем же Читателем.

Но сорок первый год принес не только литературные успехи; 12 декабря японская авиация совершила сокрушительный налет на Пирл-Харбор, стоивший жизни трем с половиной тысячам человек, уничтоживший полтора десятка боевых кораблей Тихоокеанского флота, почти три сотни самолетов и вовлекший США во Вторую мировую войну. Естественно, Хайнлайн с его чувством долга попытался вернуться на флот. Ему было отказано. И тогда... Но по порядку.

Не знаю, родилась ли эта идея в мозгу самого Хайнлайна, его однокашника по Аннапалису лейтенант-коммандера Скоулса или Джона Кемпбелла, знакомого с ними обоими. Похоже, в той или иной степени замешаны все трое, хотя Спрэг де Камп утверждает, что идея посетила все-таки именно Скоулса и могла бы быть сформулирована примерно так: «А почему бы не собрать воедино несколько фантастов – из тех, кто имеет подходящее образование, естественно, – и не посмотреть, что смогут сделать на практике эти изобретатели лучей смерти, роботов и звездолетов». В итоге в стенах Экспериментальной станции морской авиации в Филадельфии собрались три писателя: офицер ВВС Спрэг де Камп и гражданские специалисты Роберт Хайнлайн и Айзек Азимов. Кстати, в качестве гостей (не почетных – деловых, разумеется) за время войны там побывали Джек Уильямсон и Артур Кларк, служивший в Королевских ВВС... Они занимались борьбой с обледенением самолетов на больших высотах, разработкой аппаратуры слепой посадки и созданием компенсирующих гермокостюмов, прообразов и прототипов будущих космических скафандров. Замечу, идею одного из них Хайнлайн позаимствовал из фантастического рассказа Эдмонда Гамильтона «Саргассы в космосе», опубликованного десятью годами раньше, а другой, разработанный Спрэг де Кампом, несколько лет спустя был использован при съемках фантастического фильма «Место назначения – Луна», автором сценария и техническим консультантом которого был Роберт Хайнлайн...

Но, естественно, литература в военные годы отступила на второй план.

Здесь же, на Экспериментальной станции, Хайнлайн познакомился с молодым лейтенантом ВМС Вирджинией Дорис Герстенфилд. К тому времени он уже понял, что первый брак (в середине тридцатых он женился на Лесли Макдональд, чему обязан, кстати, своим происхождением один из его псевдонимов – Энсон Макдональд) при всем желании не назовешь удачным. И дело было не только в несходстве характеров и интересов. Хуже другое: Лесли пила, и Хайнлайн ничего не мог с этим поделать. Методистское воспитание заставляло его тянуть с разводом до последнего, но на десятом году их совместной жизни Лесли спилась окончательно, и брак все-таки распался. А в 1948 году Хайнлайн женился вторично – как вы уже догадались, на Вирджинии Герстенфилд, изящной женщине, которая, к тому же, не только была биохимиком по образованию, но еще и занималась культуризмом, работала инженером-испытателем в авиации и свободно владела семью языками (в том числе, замечу, и русским). Этот союз оказался уже на всю жизнь.

Послевоенные годы жизни Хайнлайна не были богаты внешними событиями. Он много писал, подтверждая своей практикой слова Жюля Ренара: «Талант – это и вопрос количества. Талант заключается не в том, чтобы написать гениальную страницу, а в том, чтобы написать их триста». Результаты говорят сами за себя: за сорок девять лет своей литературной деятельности Хайнлайн написал пятьдесят четыре книги – романы и сборники повестей и рассказов. При этом надо учесть, что за пять лет – с 1942 по 1947 год – он не опубликовал ни строчки, полностью отдаваясь другой деятельности. Он оказался первым американским фантастом, кому литературный успех позволил стать профессиональным писателем, то есть жить исключительно на доходы, приносимые его книгами.

Четырежды он удостаивался премии «Хьюго», названной так в честь «отца американской фантастики» Хьюго Гернсбека и учрежденной любителями НФ в 1953 году, – за романы «Звездный двойник» (1956). «Звездная пехота» (1960), «Чужой в земле чужой» (1962) и «Луна жестко стелет» (1967) – насколько мне известно, по сей день непревзойденный рекорд. Про признание его Великим Мастером «Небьюлы» я уже говорил в начале.

Единственный из американских фантастов, Хайнлайн трижды приглашался на Уорлдконы в качестве почетного гостя – в 1941-м, как вы помните, а также в 1961-м и 1976-м годах.

Сам Хайнлайн считал своим звездным часом 20 июля 1969 года, когда его пригласили на Си-Би-Эс-Ньюс комментировать первую в истории человечества высадку на другую планету – спуск «Игла» на Луну и первые шаги Нейла Армстронга по поверхности ночного светила. Детская увлеченность астрономией обернулась не только сочинением фантастических романов о космических приключениях и открытиях, но и наградой «Завтра начинается сегодня», присужденной ему обществом «Дельта Ви» – одной из общественных организаций, агитирующих за космические исследования. Формулировка жюри гласила: «За пропаганду космических исследований путем их описания в художественной литературе». Хайнлайн считал эту премию едва ли не самым дорогим для себя призом.

Однако и домоседом – в духе легенды об «Амьенском затворнике» – Хайнлайн тоже отнюдь не был. Поженившись, они с Вирджинией перебрались с Восточного побережья, где провели военные годы, в Калорадо-Спрингс. Правда, время оказалось неудачное: как раз началась Корейская война, строительные работы замерли... Выбрав подходящий участок на склоне холма, полого сбегающего к главной улице города – Колорадо-Спрингс-стрит, Хайнлайн задумал построить дом. С тех времен, когда он еще занимался торговлей недвижимостью, у него остались кое-какие чертежи. Поколдовав над ними, он приступил к делу. Правда, строительство заняло заметно больше времени, чем он поначалу рассчитывал, но в конце концов построенный по собственному проекту дом стал реальностью. Последним штрихом оказалась установка фигурного металлического номерного знака, в котором были просечены цифры «1776» – год основания Соединенных Штатов...

Здесь супруги прожили семнадцать лет, пока дом не оказался слишком мал для все растущего архива писателя; к тому же ими овладело «беспокойство, охота к перемене мест»; да и Вирджинии из-за «горной болезни» настоятельно советовали сменить климат. Хайнлайны обратили взоры к Западному побережью. И в 1966 году, после длительного выбора, приобрели участок в Санта-Круз, в Калифорнии. И в 1968 году здесь появился тот знаменитый «футуристический» дом Бонни Дун, о котором вспоминали многие, гостившие у них друзья и коллеги Хайнлайна. Лишь в 1987 году, когда здоровье Хайнлайна всерьез пошатнулось, они перебрались – не покидая Калифорнии – в Кармел, поближе к достижениям медицины.

Кроме того, Хайнлайны немало путешествовали. Они исколесили все Соединенные Штаты, в 1953–1954 годах совершили шестимесячное кругосветное путешествие, в I960 году побывали в Советском Союзе, в 1964-м – совершили продолжительное плавание по Карибскому морю; именно тогда, на Тринидаде, Хайнлайн и увидел ту самую медную пушку восемнадцатого века, что вдохновляла его во время работы над романом «Луна жестко стелет» (первоначально он даже должен был называться «Медная пушка»); увидел, мгновенно прикипел к старинному орудию душой – и купил за двести семьдесят пять долларов... Но я опять сбиваюсь на детали. Побывали Хайнлайны в Юго-Восточной Азии и в Китае, а в 1983 году даже совершили путешествие в Антарктику на борту теплохода «Линдблад Эксплорер». Здесь, на полярной станции Палмер, Хайнлайн провел, пожалуй, самую уникальную встречу с любителями НФ и поклонниками его творчества – таких среди полярников оказалось немало... Этой незапланированной, стихийной встречей он гордился почти так же, как той лекцией, что прочитал десятью годами раньше в своем родном Аннаполисе...

И при всем том надо учесть, что с самого момента ухода в отставку Роберт Хайнлайн не отличался крепким здоровьем. Он часто болел, с годами – все серьезнее. Ему пришлось перенести несколько операций, неоднократно приходилось делать переливание крови, а он, к тому же, обладал редкой группой (вспомните об этом потом, когда будете читать роман «Не убоюсь я зла»). И при всем том в его романах нет и намека на эти печальные обстоятельства жизни автора: его герои всегда исполнены силы и оптимизма. Но однажды, выйдя из госпиталя после очередного курса лечения, он написал монографию, призывающую к созданию местных банков крови. Призыв был услышан. А все американские конвенты любителей фантастики включают с тех пор специальную программу «Кампания по сдаче крови имени Роберта Хайнлайна»...

Впрочем, невзирая на болезни, жизнь Хайнлайна оказалась долгой. Он умер во сне, ясным воскресным утром 8 мая 1988 года, на восемьдесят первом году жизни. «Великий писатель, необыкновенный человек, – писал в некрологе Роберт Силверберг, – в нашей области не было никого, хотя бы отдаленно его напоминающего. В мире НФ многие во многом с ним не соглашались. Но не сыщется тех, кто не уважал бы его. А многие – и я в том числе – вплотную подошли к его почитанию».

Об отношении читателей к Хайнлайну свидетельствует такой факт: к моменту его смерти из пятидесяти четырех его книг сорок четыре находились на разных стадиях переиздания. В стране, где не издается то, что не покупается, это более чем показательно. А по данным множества опросов, о которых я упоминал в начале нашего разговора, Хайнлайн неоднократно признавался «лучшим автором всех времен». Вот вам и еще один пышный титул!

В речи, произнесенной по случаю вручения премии «Завтра начинается сегодня», Хайнлайн говорил, что все «лучшее устремляется к звездам, остальное же остается на Земле». Думаю, именно это имел в виду писатель-фантаст Джерри Пурнелл, заканчивая свою статью памяти Хайнлайна словами: «К звездам – и до свиданья!»

III

Но в полном соответствии с пророческим «нет, весь я не умру!», Хайнлайн и после кончины продолжал жить. По-прежнему выходили его книги – не только переиздания и переводы в других странах, но и новые. В 1989 году увидел свет сборник его писем и речей «Ворчание из могилы», подготовленный и прокомментированный Вирджинией Хайнлайн. Издательство «Тор» выпустило толстый сборник «Реквием», куда наряду с уже известными вошли и не публиковавшиеся ранее тексты. Похоже, и от будущего есть чего ждать...

Он даже продолжал получать награды. И по крайней мере, одной из них смог бы гордиться не меньше, чем той, что присудила ему «Дельта Ви». Это медаль НАСА «За выдающиеся общественные заслуги», которая присуждается только лицам, не состоящим на государственной службе, за вклад в научные исследования, технологию, методику и управление, работу с кадрами, информацию общественности, которые способствовали выполнению задач, поставленных перед НАСА. Выступая с речью на церемонии вручения, Вирджиния Хайнлайн не стала искать новых слов, а просто произнесла текст выступления, еще в 1953 году написанного Хайнлайном для Си-Би-Эс. Я приведу его полностью, поскольку из него встает – как мне кажется – живой человек. Встает и произносит слова, которые доходят до моей души. Это – кредо, символ веры Роберта Энсона Хайнлайна.

«Я собираюсь говорить не о религиозной вере, а о вещах столь очевидных, что они даже не заслуживают внимания.

Я верю в своих соседей. Я знаю их недостатки – и знаю, что их достоинства эти недостатки перевешивают.

Возьмите отца Майкла, живущего ниже по улице. Я не разделяю его веры, но знаю его добродетельность, милосердие и порядочность, проявляющиеся в каждом поступке. Я верю в отца Майка. Если мне придется плохо – я приду к нему.

Другой мой сосед – ветеринар. Док и после тяжелого дня вскочит с постели, чтобы помочь приблудному коту. Бесплатно, не помышляя о вознаграждении, – и я верю в дока.

Я верю в своих земляков. Вы можете постучать в любую дверь, сказать: «Я голоден», – и вас накормят. Причем наш город – не исключение. Ту же самую доброту я встречал повсюду. Но если даже найдется такой, кто рявкнет: «Пошел к черту – я заработал на все сам!» – сотни и тысячи других скажут: «Разумеется, приятель, заходи, присаживайся!»

Я знаю, что вопреки всем предостережениям против хичхайкеров, стоит мне выйти на хайвей и поднять большой палец, как через несколько минут рядом затормозит легковая машина либо грузовик и кто-нибудь скажет: «Залезай, Мак, – далеко ты собрался?»

Я верю в своих сограждан. Заголовки наших газет вопиют о преступности, однако на каждого уголовника приходится десять тысяч честных, славных, доброжелательных людей. Будь это не так – ни один ребенок не дожил бы до зрелых лет. Встали бы все дела. И ведь порядочность не нова. Она была присуща всем погребенным в земле поколениям – и это более мощная сила, чем преступность. Я верю в терпеливое мужество сиделки и ежечасную жертвенность учителей. Я верю в невидимую и бесконечную борьбу против безнадежно превосходящих сил, тихо вступающих едва ли не в каждый дом на Земле.

Я верю в честное ремесло рабочих. Оглянитесь вокруг: вы нигде не сыщете достаточно контролеров, чтобы принять всю работу. От Индепенденс-Холла до плотины Гранд-Кули все построено – ровно и точно – руками честных до мозга костей ремесленников.

Я верю, что почти все политики честны... Сотни политиков, оплачиваемых или вовсе не оплачиваемых, не рассчитывая на благодарность и славу, делают все от них зависящее, чтобы работала наша система. Будь это иначе, мы до сих пор оставались бы тринадцатью колониями.

Я верю в Роджера Янга. Мы с вами сегодня свободны лишь благодаря бесчисленным безымянным героям – от Вэлли Фордж до реки Ялу. Я верю в Соединенные Штаты – и горд, что принадлежу к ним. Несмотря на недостатки – от линчевания до вероломства в высших сферах, – у нашего народа больше порядочности и доброты во внутренней практике и внешней политике, чем можно отыскать где-либо в истории.

И, наконец, я верю в наш род людской – в желтых, белых, черных, красных и коричневых. В честность, отвагу, интеллект, стойкость, великодушие, переполняющие большинство моих братьев и сестер повсюду на этой планете. Я горд своей принадлежностью к человечеству. Я верю, что мы и впредь останемся такими – даже на краю гибели. Мы всегда балансировали на грани гибели, и всегда оставались такими. Выживание. Стойкость. Я верю, что безволосый эмбрион с наполненным болью черепом-переростком и противостоящим большим пальцем, это существо, едва поднявшееся над обезьяной – окажется стойким. Оно выживет и распространится до звезд и дальше, унося с собой свою честность и ненасытное любопытство, свое безграничное мужество и душевное благородство.

Я верю в это от всего сердца».

Прозвучавшие тридцать пять лет спустя после того дня, когда было сформулировано это кредо, его слова не кажутся ни банальными, ни истершимися, ни утратившими значение. Наоборот, они стали только убедительнее – потому что за ними стоит завершенная, прожитая в полном соответствии с этим символом веры жизнь.

И это была жизнь, которую не назовешь очень счастливой. Крах мечты о море. Потеря здоровья. Крах первой любви... Даже став Великим Мастером, Хайнлайн не раз признавался, что литература для него – не высокое призвание, а лишь то самое честное ремесло, о котором он говорил в своем кредо. Да, он работал на совесть – и преуспел. Он стал знаменитым. Имя его вошло в историю. Но не завидовал ли он в глубине души своему старшему брату, дослужившемуся-таки до адмирала, – хоть тот не выиграл своего Трафальгарского боя, не открыл новых земель, а просто исполнял свой долг? Несбывшийся астроном, не завидовал ли он своему младшему брату, который стал профессором и занимался теоретической астрономией, хотя не вошел в золотой фонд науки закон Хайнлайна? И какой же тоской должна была переполняться душа Роберта Хайнлайна, когда он комментировал спуск «Игла» на Луну – той самой тоской, что снедала душу Д. Д. Харримана в «Человеке, который продал Луну»... Как точно он представлял себе это еще в 1950 году!

Джеймс Ганн сравнивал Роберта Хайнлайна с Моисеем, выведшим фантастику в страну обетованную. Мне кажется, он был прав больше, чем полагал. Роберт Хайнлайн и был Моисеем, которому суждено лишь смотреть на обетованную землю – без права, без шанса перейти Иордан.

Как можно было жить со всем этим – и не пропитаться горечью несбывшегося? И – писать поразительно светлые книги! И быть тем человеком, что встает из строк его кредо! Не знаю.

Наверное, для этого просто нужно родиться Робертом Энсоном Хайнлайном.

Андрей БАЛАБУХА