В ЧЕМ ПРОВИНИЛСЯ ВАНЯ ПРИСЫПКИН

"Я С ИНТЕРЕСОМ прочитал учебник литературы..." Фраза явно из фантастического романа. В жизни все иначе: нынешний учебник литературы откровенно скучен, суров, назидателен, скуп не эмоции, написан, словно сквозь зубы. Это в 20-е годы учебник можно было читать взахлеб, как роман. Была тогда еще одна увлекательная форма приобщения к миру литературы - инсценированные "литературные суды". "Судили" героев книг - Обломова и Печорина, Бедную Лизу и Евгения Онегина... Как положено, назначались обвинитель, защитник, вызывались свидетели. В результате "подсудимых" осуждали. Чаще - оправдывали. Такое было время.

Справедливости ради заметим, что уже к концу 30-х интерес к подобной игре, кажется, подувял. Каким-то подозрительным намеком выглядели бы такие комические суды - на фоне черных комедий неправедных судов над "врагами народа", на фоне "чрезвычайных троек", "особых совещаний", где не только защитник и свидетели, но и присутствие обвиняемых нередко не требовалось.

Сегодня, когда мы медленно, но верно избавляемся от обвинительного уклона как в правоохранительной сфере, так и в гуманитарных науках - истории, философии, филологии, над нашими учебными пособиями как будто продолжает витать мрачнея тень 30-х. Вот уже много лет главный герой пьесы В. Маяковского "Клоп" Ваня Присыпкин морально уничтожается во всех учебных пособиях: "воплощение мещанства новой формации", "страшный человекообразный симулянт", "редкостное и небезопасное животное", "звериные интересы" (цитаты беру почти наугад).

А не пора ли проверить на прочность некогда незыблемые, устоявшиеся оценки персонажей известных книг? Поговорить, к примеру, о том же Ванечке. Похоже, что ему по части недоброжелательства от всех нас перепало излишне, не по проступкам...

Итак, что же такого ужасного он совершил?

"...НЕ ДОСТРОИЛ И УСТАЛ..."

"За што я боролся?" - спрашивает в пьесе Присыпкин. И сам же себе отвечает: "Я за хорошую жизнь боролся..." Если оставить пока в стороне весьма своеобразное понимание Ванечкой "хорошей жизни", то мысль его выглядит в целом вполне здраво. Ибо не бессмысленная борьба ради борьбы, а стремление к новой, лучшей жизни было движущей силой масс в революции, Введение новой экономической политики в начале 20-х помогло восстановить страну из развалин, оздоровить экономику, вдохнуть новые силы в сельское хозяйство и торговлю - словом, существенно поднять жизненный уровень людей. Многие поверили, что нэп - "всерьез и недолго". Виноват ли Ванечка Присыпкин, что он тоже поверил? Что решил без задних мыслей: "Кто воевал, имеет право..."? Но ведь так думали многие. И бывшие красноармейцы, ставшие мастерами-ремесленниками, и те, что вернулись к земле или шли в торговлю, отрывали кооперативы, полагали, что "имеют право...". 1929 год - год начала конца нэпа, "год великого перелома", по терминологии Сталина, разрушил многие иллюзии. Человек, стремившийся к "хорошей жизни" даже вполне законным путем, становился весьма сомнительной фигурой.

"Шел я верхом, шел я низом,

Строил мост в социализм,

Не достроил и устал,

И уселся у моста..."

Этими стихами сосед по общежитию дразнит Ванечку, считая, что тот изменил делу строительства социализма., уже лишь прикоснувшись к нэповской стихии. Однако образ Ванечки, якобы бесконечно чуждого теперь интересам страны, не соответствует действительности. "Я свой долг, на случай надобности, завсегда исполнить сумею", - подчеркивает он (вспомним, что в подобной ситуации булгаковский Шариков на вопрос: "А вдруг война с империалистическими хищниками?" заявляет тут же решительно: "Я воевать не пойду никуда!"). И "мирное сосуществование" с "классовым врагом" (женитьба на нэпмановской дочке), которое ставят Ване в упрек, не кажется мне великим преступлением. В год написания пьесы, возможно, отношение к этому было иным. Даже фраза пустейшего Олега Баяна, произнесенная на Ваниной свадьбе о том, что Ване-де "удалось увязать" своей женитьбой "классовые и иные противоречия", могла показаться недопустимо кощунственной. А уж через несколько лет, когда "вождь" заявил о "неуклонном возрастании классовой борьбы", - попросту вражеской. И то, что, вздумав решиться на такой брак, Ваня тут же оказывается исключенным из партии, не удивляет никого. Тут не заклеймить бы Ваню, а пожалеть. Да и его потуги украсить свою небогатую жизнь не вызывают ныне положенных иронии и желчи...

"Я ЗЕРКАЛЬНЫМ ШКАФОМ ИНТЕРЕСУЮСЬ..."

Как мы уже отмечали, Хорошую Жизнь наш герой понимает весьма своеобразно: духовные его запросы не распространяются дальше зеркального шкафа, дешевого кинематографа, модных романсов и бюстгальтеров на меху (которые он, по недостатку образования, покупает в качестве "аристократических чепчиков" для своих будущих детей). Все это - и многие другие столь же убогие представления Присыпкина о счастье - провоцирует смех читателей (и зрителей). Но вовсе не безнадежен Ваня: уже сам факт его эстетических "изысканий", невероятно скособоченных, конечно, вызывает определенное сочувствие. Пусть по-своему, неумело и неграмотно, но он пытается вырваться из жизненной рутины. Правда, с таким недалеким и ограниченным "учителем", как "самородок из домовладельцев" Олег Баян, "культурную революцию на дому" не проделаешь, но Ванечка-то про то не знает! Для него эта "культура" - подлинная, для него романс "На Луначарской улице" - вер-шина поэзии, два галстука одновременно и крахмальная рубашка навыпуск - эталон светскости... Стоит ли клеймить Ванечку, сбившегося с пути? Он ведь не закоренелый пошляк, он младенец, губка, готовая впитывать и подлинное, и мусор - что предложат... Но нет сочувствия к Ване со стороны его бывших товарищей. Даже такой невинный поступок, как смена неблагозвучной фамилии, - и то вызывает саркастические комментарии. Между тем, ничего крамольного в перемене неблагозвучной фамилии в 20-е годы не было, это было обычнейшим явлением и даже воспринималось едва ли не как закономерное - символ, знак освобождения от всего, что связано со "старым миром". И если известный в ту пору крупный партийный функционер В. М. Скрябин, давно отказавшись от своей "музыкальной" фамилии, стал Молотовым, то почему бы Ванечке, напротив, не украсить себя "музыкальной" фамилией и не стать Скрипкиным? Ведь если все-таки забежать немного вперед, то можно напомнить: позднее фамилии меняли нередко по более конкретному поводу - после отречения от родных - "врагов народа", и в этой исторической перспективе поступок Вани Присыпкина выглядит совершенно заурядным.

"...ПОМАТРОСИЛ И БРОСИЛ"

Самое серьезное обвинение, которое мы сейчас можем предъявить Вене, морального плена: он бросил свою Зою Березкину, чтобы жениться не Эльзевире Ренессанс. Беда, однако, в том, что бывшие товарищи судят Ваню вовсе не по сегодняшним критериям. Поскольку, безоговорочно осуждая поведение Присыпкина, товарищи оценивают его поступок не с нравственных, а с классовых позиций: он бросил пролетарку ради нэпманши, работницу - ради маникюрши и парикмахера... Нетрудно представить, что, случись наоборот, брось Ваня Эльзевиру ради Зои, его поведение среди товарищей не вызовет и десятой части того неодобрения.

Кроме того, в исторической перспективе поступок Вани, вознамерившегося путем брака с парикмахерской дочкой улучшить свое положение в обществе, вызывает у нас горькую усмешку. Недолговечным было бы Ванино счастье. Что было бы лет через семь-восемь после свадьбы с Ваней Присыпкиным - бывшим рабочим, "изменившим своему классу", вычищенным из партии, породнившимся с носителями подозрительно - зарубежной фамилии Ренессанс, - нетрудно представить. (Еще в канун свадьбы сосед по общежитию, слесарь, мрачно замечает по Ваниному поводу "Из окопов такие тоже бегали, только мы их шлепали"). Поэтому определенно спас Ваню пожар, случившийся на свадьбе, когда он угодил в погреб и замерз на полвека - с тем, чтобы вынырнуть из небытия в 1979 год.

"КУДА Я ПОПАЛ! КУДА МЕНЯ ПОПАЛИ!"

Постановщикам "Клопа" конца 70-х - начала 80-х, видимо, трудно пришлось с этой точной датой присыпкинского воскрешения. С одной стороны, в реальном 1919 [1979 - YZ] не было еще многого из того, что напророчил Маяковский. Скажем, голосовальных машин, с помощью которых можно было в кратчайший срок устроить всенародный референдум по любому вопросу, не было. И боюсь, в реальном 1979 всенародный референдум по поводу одного Ванечки едва ли стали бы созывать... Кроме того, для людей будущего, описанного Маяковским, Ивай Присыпкин из далекого 1929-го был средоточием всех немыслимых пороков, которые, по Маяковскому, через полвека были благополучно изжиты. Сдается, что курящий, любящий выпить водки и крепко выразиться Присыпкин в нашем 1979-м не вызвал бы такого всеобщего интереса.

В то же время наивным было бы думать, что автор пьесы "Клоп" всерьез вознамерился показать светлое будущее, к которому мы все стремимся. Утопия Маяковского сильно смахивала на антиутопию, когда в будущее протянуты и развиты далеко не самые лучшие черты настоящего. Будущее, которое полностью отринуло от себя прошлое - так что сведения о нем можно почерпнуть только в старых энциклопедиях или из воспоминаний считанных старушек, дсвно уже впавших в глубокий маразм; будущее, где среди устарелых понятий оказались не только "бюрократизм" и "буза", но и бублики, и Михаил Булгаков; будущее, где забыли понятие влюбленности. Будущее, где индивидуальность нивелирована, и профессор с гордостью говорит: "Наша жизнь принадлежит коллективу", где главное развлечение (заменившее устаревшие танцы) - общий "танец десяти тысяч рабочих" на площади - "веселая репетиция полевых работ..." Согласитесь, что такое будущее не вызывает особого энтузиазма.

Согласитесь, что на фоне этого в высшей степени рационального, дистиллированного будущего живой и грешный Ваня Присыпкин выглядит даже симпатично. Закономерно, что все дурные примеры, которые невольно подает Присыпкин, оказываются для общества необычайно заразительными... В финале пьесы, когда Присыпкин посажен в железную клетку, изолирован от общества и содержится в качестве пищи для размороженного вместе с Ваней клопе, не ощущаешь даже тени удовлетворения. Хотел того Маяковский или нет, но в "Клопе" отсутствует "хэппи энд". Напротив, финал рождает смутное чувство неудовлетворенности, беспокойства. Да, приговор общества, засадившего "непохожего" Ваню в клетку зоопарка, по законам этого общества абсолютно логичен. Но вот нам, людям из 1989 года, вряд ли стоит - как того требует школьный курс - спешить с приговорами. Дело тут, собственно, уже не в одном Ване. Дело в принципе.

А ВАМ НЕ ХОТЕЛОСЬ БЫ...

...переписать хотя бы нынешний школьный учебник литературы? Экзамены по истории в прошлом году отменили потому, что стало стыдно врать. А литература? Хватит ли у нас совести изучать этот предмет без Булгакова и Замятина, без Платонова и Мандельштама? Бездумно повторять, что соцреализм уже заведомо на голову выше критического реализма? Не покраснев, утверждать при изучении "Поднятой целины", что статья Сталина в газете "Правда" сыграла огромную прогрессивную роль? Вопросов немело, и их будет еще больше, если мы не побоимся быть честными перед самими собой.

А чтобы оставаться до конца честными, надо учиться эти вопросы задавать. И давайте сообща поищем на них ответы.

Роман АРБИТМАН.

Рис. Е. САВЕЛЬЕВА.